Патагония: пингвин Фридрих, гречка в Магеллановом проливе и Глотка дьявола

«Оля!» – говорит тебе каждый встречный в Патагонии. Ему просто жизненно необходимо именно сейчас, на другом краю земли под названием Огненная земля, узнать, «вере а ю фром?» Вытаскиваешь из ушей саундтрек к «Невероятной жизни Уолтера Митти», по возможности приветливо улыбаешься и отвечаешь.

«Зачем все эти люди здесь собрались? Чего им дома не сидится на Новый год, оливье не естся?» – невольно ворчишь про себя. Потом задаешь себе первый вечный вопрос: «А тебе какого черта не сиделось? Молчи уже!» И идешь дальше. Молча. Иногда (особенно если навстречу попадаются мимишные японки) на их «оля» отвечаешь «о-ля-ля» и прицокиваешь языком. Они хохочут. Я хохочу. Идем дальше.

Вообще идея пойти в Патагонию и встретить 2020 год в ней возникла еще в Гималаях. Купились билеты, проворчались родные и близкие («вот и живи в Ушуайе со своими пингвинами, раз с ними встречать Новый год будешь»).

Оливье, кстати, таки было (с зачем-то покрошенным в него осьминогом), и новогоднее телеобращение комика (местного) по телевизору было, и шампанское было (и даже песенка про «Я спросил у ясеня», исполненная а капелла совместно с бразильянкой в ушуайском хостеле).

Среди русскоязычных «детей капитана Гранта», которым Паганель еще в детстве все уши прожужжал про Патагонию, кроме меня было еще несколько человек.

Одна из них – Ольга, милейшая саратовская блондинка, которая уже давно тусит в Латинской Америке и, по ее словам, до сих пор не может привыкнуть, что все ее тут знают и постоянно говорят при встрече «Оля».

Антон – московский хирург-травматолог, который с помощью только ему известных заклинаний «открывал нам горы» от облаков. Однажды он «порвал» меня на части тем, что на одном из самых длинных переходов прочитал (под проливным дождем) наизусть две первые главы «Евгения Онегина» (во время операций он слушает аудиокниги – и запомнил).

Был Леша, который в качестве новогоднего подарка подарил мне «пробник» мате со словами «Мне кажется, тебе пойдет!», и я ему как-то сразу поверил.

Была Алеся – девушка с хорошо поставленным голосом (я почему-то думал, она на радио работает), которую однажды занесло на Килиманджаро (в обычной жизни она, кажется, оказалась доцентом).

Была Алина – хрупкий питерский журналист, которая буквально фонтанировала интересом к местной жизни во всех ее проявлениях: от насекомых и растений в горах до музеев и галерей современного (и не очень) искусства в городах.

Были Тема и Настя. Граждане Украины и России, которые живут и работают в Лондоне (я их немедленно окрестил «брекзитами» в связи с тем, что им было хорошо вдвоем, чем с нами). До Патагонии они были в Эфиопии, и поэтому о бедности знали больше всех нас вместе взятых.

Был Виталий из Киева, который после очередного подъема философски изрек: «Нас же «Зов гор» позвал, а не «зов степей». Виталий теперь упорно зовет меня в Фанские и Радужные горы, утверждая, что они мне «зайдут».

Но сначала мне должна была зайти Патагония. Это уточнение важно. Среди всех «детей капитана Гранта» я считался этаким снобом, которому поначалу все это было не очень интересно, потому что «все это я уже где-то видел».

Раскрывала мне объятья своих удивительных долин и показывала себя во всей красе в зеркале своих озер. Укрывала меня одеялом своих искусно подобранных облаков и укладывала спать у подножья своих размашистых гор, заглушая мою аудиокнигу урчанием горной речки. Когда было нужно, она увлажняла меня чистейшей водой своих ледниковых ручьев. И согревала своим жаром, когда необходимо было согреться. Патагония всегда была рядом со мной: от заката над Куэрносом и до рассвета над Фицроем.

И я в конце концов сдался. Сначала ее пингвинам, а затем и водопадам в Игуасу.

И, таким образом, сложилась причудливая картина.

…Из сублиматов (особенно хороша была гречка) на берегу Магелланова пролива.

…Из лисицы, которая выскочила на тропу и лаяла, отгоняя нас от своих детенышей, которые резвились на соседнем камне.

… Из неизвестной мне нахальной птицы размером с куропатку, но с повадками ястреба, норовящей залезть в тамбур палатки и утащить мои трекинговые палки.

…Из моих слез, которые я скрывал под очень нужным в тот момент дождем, когда узнал, что мой Валера (однажды вечером он принес с улицы мышь, узнав, что на ужин у нас с ним ничего нет) не дождался меня из Патагонии…

…Из четверых брутальных российских мужиков, которые, судя по экипировке и их рассказам, чуть ли не в Марианскую впадину погружались, а затем испугались дождя и отказались идти на Башни Торреса.

…Из ледника в Перито-Морено с откалывающимися на глазах глыбами льда, на фоне которого я чувствовал себя в Гималаях (только горизонтальных).

…Из озера Нордескйольд, на берегу которого я чувствовал себя в Исландии (и не только из-за названия).

…Из рейнджера Хоакина в национальном парке, у которого можно купить все, начиная от вайфая и заканчивая «майбахом» (так мы называли «мальбек»).

…Из Бориса Гребенщикова, текст одной из песен которого удивительным образом загрузился мне на смартфон, когда тот был в «авиарежиме» в Лос-Гласьяресе.

…Из самолетика в Ушуайе, который катает над каналом Бигля (а там еще немного – и мыс Горн, от которого до Антарктиды несколько сотен км).

…Из мультяшного паровозика, который везет в Findelmundo на последнюю почтовую станцию в мире, где все, высунув язык от усердия, подписывают близким открытки. (Я потом решил скреативить и отправить ушуайские открытки из по-настоящему единственного почтового отделения в мире – Ватикана, но папская почта в воскресный день не работала.)

…Из удивительной встречи в Findelmundo с девушкой Славой, с которой я пару лет назад вместе бродил по исландским гейзерам (а потом все никак не мог встретиться в Киеве, хотя работали в двух кварталах друг от друга).

…Из другой встречи с еще одной моей знакомой – Юлей, один из членов группы которой «подхватил» грыжу, и она вписала свою «букву» в летопись спасения человечества, совершив марш-бросок за рейнджерами для его эвакуации.

…Из водопадов Игуасу вообще и Глотки дьявола в частности, где нужно запастись ангельским терпением, продираясь сквозь людей, которые желают испортить своим ликом их вид. Но когда вы прорветесь, то поймете, почему вода на Земле – всему голова.

И таких «из» – с разной степенью восторженности и метафоричности – можно еще много добавлять в картинку моей Патагонии. Но зачем? По большому счету это бессмысленно. В Патагонии каждый, кто в ней окажется, может найти то, что ему нужно: от любимого пингвина (моего я назвал Фридрих, я ему чем-то понравился, и он, как мне показалось, любезно предложил мне посидеть на своих яйцах) – и до лавины.

А потом, когда уже окончательно очумеваешь от Патагонии (которую на самом деле ни камерой снять, ни на клавиатуре описать), она сажает тебя на самолет и отправляет в Буэнос-Айрес, на Пуэрто-Мадеро, где ты, попивая «майбах», задаешь себе второй вечный вопрос – «Какого черта все так быстро закончилось?»

Именно тогда и приходит настоящее понимание того, что на самом деле жить стоит не ради количества съеденных котлет (купленных машин, квартир и т.д.), а ради оливье. Не ежегодно-новогоднего, а того самого, с осьминогом на Огненной земле, или гречки на берегу Магелланова пролива. Которые ты будешь помнить всю жизнь. Хотя бы потому, что на пути к ним тебе встретятся люди, которые обязательно улыбнутся при встрече и скажут «оля».

Источник

Автор: Елена Купалова

28.01.2020 (02:30)